Не прошло много времени, как они возненавидели лес, – ничуть не меньше, чем ненавидели темные подземные ходы Орков, – и им стало казаться, что они никогда не выйдут отсюда. Но нужно было идти все вперед и вперед, хотя они давно уже стосковались по солнцу и небу и по ощущению ветра у себя на лице. Здесь, под сводами леса, воздух не двигался; здесь всегда было тихо, темно и душно. Это ощущали даже Карлики, привыкшие к подземельям и иногда жившие там подолгу без солнечного света; но Хоббит, привыкший жить в своей уютной норке и не любивший проводить летние дни под землей, чувствовал, что постепенно задыхается.

Ночью было хуже всего. Темнота становилась кромешной, – такой черной, что в ней не было видно ни зги. Бильбо пробовал махать рукой у себя перед носом, но не видел ее. Впрочем, едва ли будет верным сказать, что они ничего не видели: они видели глаза. Они спали, сбившись тесной кучкой, и сторожили по очереди: и когда приходила очередь Бильбо, то он видел в темноте вокруг себя какие-то отблески, а иногда на него, совсем близко, смотрели пары желтых, или красных, или зеленых глаз, которые медленно гасли и исчезали, а потом медленно появлялись в другом месте. А иногда они светились в ветвях у него над головой, и это было всего страшнее. Но еще неприятнее были другие глаза, – круглые, бледные, выпученные. «Это не глаза животных, – подумал он, – это глаза насекомых, только уж слишком большие».

Хотя было не очень холодно, они пытались зажигать по ночам сторожевые костры, но вскоре отказались от этого. Казалось, огонь собирает вокруг них сотни и сотни глаз; правда, существа – кем бы они ни были – никогда не показывались сами в отсветах пламени. Хуже того; на огонь налетали тысячи темно-серых и черных бабочек, иногда величиною с ладонь, и все они хлопали крыльями и сновали мимо самого лица. Карлики не могли стерпеть ни их, ни огромных, угольно-черных нетопырей; поэтому они отказались от костров и по ночам сидели и дремали в огромной и зловещей тьме.

Все это тянулось – как казалось бедному Хоббиту – нескончаемо долго; и он был постоянно голоден, так как они расходовали припасы очень осторожно. И все же, по мере того, как день уходил за днем, а лес оставался неизменным, они начали тревожиться. Провизия не могла тянуться бесконечно, а ее становилось уже мало. Они попытались настрелять белок и потратили много стрел, прежде чем им удалось сбить одну. Но когда ее изжарили, то она оказалась отвратительной на вкус, и они отказались и от белок.

Мучила их и жажда, так как воды у них было не очень много, и за все это время они не встретили ни ручья, ни источника.

Таково было у них настроение, когда однажды они увидели, что их путь пересекает река. Она струилась быстро и мощно, но была не широкой, а вода в ней – черной, или же казалась такой в сумраке. Это был тот самый поток, против которого предостерегал их Беорн; и они помнили это, иначе бы напились из него, несмотря на цвет, и наполнили бы свои опустевшие мехи. Но сейчас они думали только о том, как переправиться через него, оставшись сухими. Здесь когда-то был деревянный мостик, но он сгнил и обвалился, оставив только поломанные сваи у берега.

Бильбо опустился на колени у самой воды и, всмотревшись, воскликнул: – Там у берега есть лодка! Как жаль, что она не с нашей стороны!

– Далеко ли до нее, по-вашему? – спросил Торин, уже зная, что Бильбо – самый зоркий среди них.

– Не очень далеко. Не больше двенадцати ярдов.

– Дюжина ярдов! Я бы подумал, что не меньше тридцати, но зрение у меня не такое хорошее, как сто лет назад. Но двенадцать ярдов – это все равно, что миля. Перепрыгнуть мы не можем, а переходить вброд или вплавь нам нельзя.

– Сможет ли кто-нибудь из вас бросить веревку?

– Какая от этого польза? Лодка наверняка привязана, да я и сомневаюсь, можно ли зацепить ее крючком.

– Едва ли она привязана, – возразил Бильбо, – хотя, конечно, при таком освещении сказать трудно, мне кажется, ее просто отнесло к тому берегу, а он там довольно низкий, и тропа уходит прямо в воду.

– Дори из нас самый высокий, но Фили – самый младший и самый зоркий, – сказал Торин. – Поди сюда, Фили, и скажи, видишь ли ты лодку, о которой говорит Бильбо Баггинс.

Фили сказал, что видит; а пока он смотрел, разбираясь в направлении, остальные принесли ему веревку, выбрав самую длинную, и привязали к ней большой железный крюк, из тех, какими прикрепляли поклажу к лямкам у себя на плечах. Фили взял веревку, взвесил на руке и швырнул через реку.

Шлеп! Она упала в воду.

– Недостаточно сильно, – сказал Бильбо, вглядываясь. – Еще фута два, и вы попали бы крюком в лодку. Попробуйте еще раз. Едва ли волшебство повредит вам, если вы возьмете в руки мокрую веревку.

Все же Фили взял ее с опаской, когда вытащил из воды. На этот раз его бросок был гораздо сильнее.

– Стоп! – сказал Бильбо. – Теперь вы забросили его прямо в кусты на том берегу. Тащите осторожнее. – Фили медленно потянул веревку, и через некоторое время Бильбо сказал:-Осторожно! Крюк лежит в лодке, будем надеяться, что он зацепился.

Он и зацепился. Веревка натянулась, и Фили тащил напрасно. На помощь ему пришел Кили, потом Оин и Глоин. Они тащили и тащили, и вдруг все шлепнулись навзничь. Но Бильбо не растерялся, схватил веревку и с помощью ветки поймал лодочку, когда она устремилась через реку.

– Помогите! – крикнул он, и Балин едва успел схватить лодку и не дать ей уплыть по течению.

– Значит, она все-таки была привязана, – заметил он, указав на оборванную цепочку, болтавшуюся у борта. – Хороший был рывок, друзья; и хорошо, что наша веревка оказалась крепче.

– Кто переправится первым? – спросил Бильбо.

– Я, – ответил Торин, – а со мною вы, Фили и Балин. Для лодки это будет полная нагрузка. Потом Кили, Оин и Глоин и Дори, потом Ори и Нори, Бифур и Бофур, а последними – Двалин и Бомбур.

– Я опять последним, мне это надоело, – возразил Бомбур. – Пусть теперь будет еще чья-нибудь очередь.

– Не нужно быть таким толстым. Тебе придется идти последним и с самым малым грузом. Перестань ворчать на приказы, иначе с тобой случится что-нибудь скверное.

– Весел в лодке нет. Как вы отправите лодку на тот берег? – спросил Хоббит.

– Дайте мне еще одну веревку с крюком, – сказал Фили. Получив требуемое, он забросил крюк через реку, как можно выше. Так как крюк не упал, то они решили, что он зацепился за ветви. – Сядем в лодку, – сказал Фили, – и кто-нибудь из нас будет подтягиваться за веревку, зацепившуюся на том берегу. А кто-нибудь другой пусть держит крюк, который мы бросили первым; когда мы высадимся на том берегу, он воткнет крюк в лодку, и вы сможете притянуть ее обратно.

Таким образом все они вскоре переправились через заколдованный поток Двалин только что выбрался из лодки со свернутой веревкой на руке, а Бомбур, все еще ворча, готовился последовать за ним, как вдруг действительно случилось кое-что скверное. Из сумрака неожиданно выскочил олень, бросился прямо на Карликов и опрокинул их, а потом подобрался, взвился в воздух и мощным прыжком перелетел через речку. Но Торин, единственный из всех, не упал и не растерялся. Едва выйдя на берег, он натянул свой лук и наложил стрелу, – на случай, если появятся спрятавшиеся сторожа лодки; увидя оленя, он послал в него быструю и меткую стрелу. Очутившись на другом берегу, олень покачнулся. Тени тотчас же поглотили его, но они услыхали, что стук его копыт вскоре сделался неровным, а потом и вовсе затих.

Не успели, однако, Карлики восхвалить стрелка, как полный ужаса вопль Бильбо заставил их позабыть об охоте. – Бомбур упал! Бомбур тонет! – кричал Хоббит. Так оно и было. Бомбур стоял на суше только одной ногой, когда олень налетел на них, он покачнулся, оттолкнув при этом лодку от берега, и упал навзничь в темную воду; он хотел ухватиться за скользкие корни у берега, но не смог, а лодка медленно отошла по течению и исчезла.

Подбежав к воде, они увидели в ней только его капюшон. Поскорее бросили в ту сторону веревку с крюком. Бомбур поймал ее, и его вытащили на берег. Он весь промок, но самым худшим было не это. Едва его уложили на берегу, как он крепко уснул, вцепившись в веревку так, что ее невозможно было вырвать у него из рук, и он так я не просыпался, несмотря на все их усилия.